О ночных шизофренических откровениях, утреннем похмелье и странных нью-йоркских птицах
Степан Матвеевич не спал третью ночь. Он то сидел в семи-метровой хрущевской кладовке, в тусклом свете горбатой лампы, склоняя два своих подбородка над тетрадным листом, и вздыхал, то угрюмо покашливая, расхаживал взад-вперед по темной кишке коридора, то зловеще шуршал медикаментами в кухне за холодильником, приговаривая, что всем покажет и даже всенепременно покажет. Но так ничего и не показывая, он возвращался в свою кладовку, приземлял на стул с изогнутой спинкой свои сто пятьдесят килограмм жизненного опыта, и снова вздыхал.