Как Правдолюбцев рукопись сжег

Правдолюбцев сосчитал до пяти, дрогнул, потом еще до трех, вдохнул, зажмурился и нажал. В обессилевшем мозгу пронеслись картины апокалипсиса — мощными взрывами снесло все столицы планеты, Земля погрузилась во тьму.

Правдолюбцев ухмыльнулся: «Точно по ядерной кнопке щелкнул, а не по клавише удаления текста». Он выглянул в окно: капало с веток, квакали, посвистывая, скворцы - мир не перевернулся.

«Все, нет у меня больше романа, но это ничего, человечество быстро смириться с утратой, быть может, даже поблагодарит», - Андрей выдохнул. Полегчало.

Посмотрел на застывшую за книгой Машу. Красавица. После родов даже похорошела. И эта новая, короткая под мальчика стрижка ей так шла, открывала шею. «Как раньше не видел? Дурак. Все писал-писал, жил чужой жизнью, а своя проходила мимо», - мысли сбивали с толку. Андрей решил случившееся перекурить, встал с кресла и ушел на кухню.

Засмолил, задумался. «Нет, все правильно сделал, - выпустил кольцо дыма. – Неспроста Гоголь приснился. Стоит даже сие отметить». Заглянул в холодильник, пошарил по кастрюлям и сковородкам – отмечать было нечем. Когда на свет появился Димка, Маша ударилась в диеты, обложилась талмудами о здоровой пище, стала варить на пару, жарить на керамике, без масла, без перца, а порой и без соли. Но самое пакостное заключалось не в том, как она готовила, а из чего. Выбирала сплошь полезные и невусные продукты. Желудок Правдолюбцева требовал мяса. И пожирней. Душа орала: «С кровью!»

- Машка! – крикнул он со всей дури. – Что-то мы давно никуда не выбирались! Собирайся.

Через минуту Маша показалась в проеме кухни. Оперлась на косяк, уставилась на Андрея, точно на гумоноида.

- Чего это ты? - от растерянности чуть книгу не выронила.

Правдолюбцев подсмотрел название. «Идиот». Прочел как диагноз.

- Чего это я? – передразнил он, кивнув на творение Достоевского, и так мол, должно быть понятно. – Весна!

Не рассказывать же ей, что натворил. Надо ведь как-то в торжественной обстановке. В идеале — в сени тонких сосен, под шум Финского и дымок шашлыков. Но ведь не согласится, скажет, Димку продует, шашлык забракует как неполезный. «Значит в ресторан, - вздохнул Андрей. – Выберет себе что-нибудь диетического, растрогается от плачущей воском свечи и тогда…».

- У нас сегодня романтический завтрак, - объявил Правдолюбцев. – Посидим в хорошей кафешке, натрескаемся от души. И без возражений. Все марафеться, и как только Димка проснется, помчим.

Маша хмыкнула, но спорить и уточнять ничего не стала, ушла в ванную. «Да, уж она-то заслуживает лучшей жизни, - кивнул сам себе Андрей, закуривая новую сигарету. – Может шубу ей подарить? На кой она ей? Лето же на носу. Колечко? Банально». Правдолюбцев решил твердо одно – стараться для нее и для Димки следовало бы больше, а, значит, со всякой ерундой пора завязывать. Подумал, что отныне будет больше писать для газет за гонорар и совсем перестанет мучить несчастный Интернет неразумным, но добрым и вечным. «Вечным? – усмехнулся Андрей. – Угу, рукописи не горят, уж клавиша «Delete» лучше других про то знает.

Мысли оборвалась, как только на кухню прошлепал босыми ногами Димка. Андрей взял сына на руки и прицокнул, такие, дескать, дела, такое, мол, доброе утро. Димка одобрительно подмигнул, как будто все понял, и солнечно улыбнулся.

- Садись, давай, в свое кресло, - Правдолюбцев пересадил ребенка в детский стул – Ща кашу набодяжу, может, даже накормить сумею, пока маманя прихорашивается. Только, чур, не плеваться!

Димка кивнул и пустил пузыри из слюней.

У Андрея, конечно, ничего не вышло, сказывалось отсутствие практики. Но скоро из ванной вышла Маша и все исправила. Накормила, утерла, одела.

Димку нарядила как на праздник, в рубашку с жилеткой, новую курточку с антресолей достала. Сама облачилась в летящее платье цвета осеннего моря, почти, как в день их знакомства. Андрей нервно сглотнул. Маша усмехнулась, сверкнула бериллами из-под пышных ресниц, и Правдолюбцев окончательно растерялся, уж больно патетично выходило.

За рулем Андрей отрезвел и все окончательно продумал, взял курс на «Ваську». Там находилась «Книжная кофейня», замахнувшаяся на лавры кондитерской Вольфа и Беранже, где чаевничали когда-то Грибоедов и Пушкин. Кафе, пожалуй, больше других соответствовало тематике предстоящего разговора. Атмосферно и литературно. Хотя свечек там, само собой, не держали, читать при тусклом свете не особо комфортно, но Андрей на этот случай подстраховался.

Правдолюбцев уже представил Машу расслабленную среди стеллажей, в руке - чашка ароматного кофе, во взгляде – предвкушение… Вдруг в глаза бросилось: «Идиот». «Точно, он самый, - согласился Андрей, - Но зачем на столбах-то писать? Неудобно право, и не корректно?» Пригляделся, не глюк, прочел ниже: «Ресторан». Машина, точно сама, с визгом затормозила.

- Приехали, - хохотнул Правдолюбцев. – Это мы удачно попали.

В заведении на набережной Мойки с книгами тоже все оказалось отлично. Полное собрание Достоевского на полках, стопки «Времени» и «Эпохи» на журнальных столиках. В остальном, как в большинстве ресторанов – ажурные скатерти, кожаные диваны, все в шоколадно-пурпурных тонах, полумрак.

Андрей с Машей выбрали закуток поближе к стеллажам с классикой, сели, еще раз осмотрелись.

- Не хватает чего-то, - поделилась ощущениями Маша.

Андрей хитро сощурился, подмигнул в знак того, что все под контролем, и зашарил в карманах куртки. Пара движений, щелчок зажигалки, и в центре стола, в пепельнице, загорелся восковой Санта-Клаус.

Димка захлопал в ладоши, Маша ресницами.

- Ну а что? – развел руками Андрей. –Почему у них свечей нет? Подумаешь, полдень. Романтика – штука тонкая, в строгом режиме не размножается. Все самому приходится организовывать.

- Слушай, романтик, - насторожилась Маша. - Песню про задницу только для меня не заказывай, как тогда, а то я боюсь уже.

- Че я дурень что ли, - на распев протянул Андрей, - Я и са-а-ам все знаю, н-о-о у не-е-е
така-а-а-ая…

- Ты неисправим, -покачала головой Маша. – А не хватает-то здесь стульчика для кормления. Димка суетится, волнуется.

- Так дай ему пару номеров «Эпохи», пусть просвещается. И сама почитай что-нибудь. Меню, например.

Сказал и сам открыл папку с ассортиментом блюд. Глянул на картинки – облизнулся, потом на цены – присвистнул. Блинчики здесь стоили пятьсот рублей. Фирменный салат «Раскольников» оценили в шестьсот. Однако! «Игрок» из огурцов с помидорами был рассчитан явно не на гурманов, едва ли шеф-повар с ним долго копался. Так известное дело, и Федор Михайлович с ним не особенно возился, за месяц навалял. «Месяц, - как приговор пронеслось в больной голове. – А я два года отдал. И на что? Идиот! И какова мне цена?» «Идиот» предлагался за сотню. Правдолюбцев присмотрелся, что за блюдо так обозвали. Маринованные огурчики. Подавались они поштучно.

Маша тоже скользнула взглядом по списку, и улыбка ее сразу усохла. Оно и понятно, бюджет давно общий, чего выпендриваться.

- Слушай, Правдолюбцев, - она закрыла меню. – Давай уже рассказывай, чего натворил, а потом уже решим, стоит оно армянского за четверть твоей зарплаты, или дешевле тебе дома напиться.

- Я, Машка, рукопись сжег, - буднично бросил Андрей. - В смысле роман свой к черту выкинул.

Маша окаменела. Димка тоже притих, отложил журнал, уставился на отца. Правдолюбцев потупился на шапку Санты. Шапка под взглядом растаяла. Клаус плакал, лицо его стекало в бороду, борода струилась по шубе.

- Подожди – повела подбородком Маша. – Ты же говорил, что это будет, нечто, что сам Достоевский перевернется в гробу от зависти сто тридцать три раза.

- О, я думаю, классик найдет в себе силы, даже как следует проплеваться. Несподручно, конечно, под прогнившей крышкой так упражняться, но по такому поводу….

- Ты же говорил, что твои герои, они такие… что ты их видел, чувствовал, щупал.

- Ну и дощупал. Поперезадыхались в моих объятиях. Сначала в «Ворде», а потом и в голове ласты склеили. Не голова, а газовая камера какая-то.

- Но так нечестно! – взорвалась Маша. - Я так ждала, хотя бы со мной мог посоветоваться!

- Нечестно убеждать себя, что все нормально, когда откровенно слажал. Даже у такого хорошего парня, как Правдолюбцев, порой может выйти э-э-э, - Андрей замялся, - Короче не слепить из этой субстанции мне конфетку.

Он замолчал. Вдруг вспомнился знакомый, который шесть лет поступал в «Муху» и на седьмой поступил. Отучился четыре года. Нет, даже не отучился, отпахал. От зари и до заката с красками, кистями, холстами, с выходными пленэрами по питерской мерзопакости. А потом взял и бросил на пятом курсе. Перед самым дипломом. Сказал: «Не мое». «А тут каких-то два года вечеров. Подумаешь, трагедия!» - - успокоил себя Андрей.

Он посмотрел на Машу, казалось, она считала иначе.

- Андрей, - умоляюще протянула она, - Давай уйдем отсюда. Поехали на Финский. К соснам на свежий воздух. Душно тут. Пожалуйста.

- Так Димку ж продует.

- С чего его продует? – рассердилась она. - У него под курткой три кофты. Поехали.

Через час бродили по берегу в «Александрии». Правдолюбцев знал, Маша обожала ее, всегда просила свозить сюда, когда накатывала тоска, заедал быт. Она любила это место за растрепанность и потертость, за естественность, которой напрочь лишен соседний четко остриженный, сверкающий золотом дворцов Нижний парк. Да и сам Андрей никогда не отказывался побродить по песчаным тропинкам вдоль одряхлевшей Белой церкви и печальной Капеллы. Но больше всего он любил парк за Машу, всегда здесь немного грустную, тонкую, молчаливую. Обычно доходили до моря, она садилась на валун, замирала, смотрела вдаль. Андрей на нее и за Димкой

Вот и сейчас вышли к воде. Орали чайки и вороны. Правдолюбцев думал, что на него. Хлестали по камням волны. Андрею, казалось, что по щекам. Гнулись тонкие, как мачты, сосны. Будто бы от отчаяния. Маша сидела на синей глыбе молчала. В этот раз невыносимо.

- Правдолюбцев, - вдруг повернулась она. – А что ты чувствуешь?

Андрей выдохнул.

- Облегчение.

Димка зачерпнул горсть песка, бросил вверх с криком «Уа!».

- Я об одно тебя только прошу, - продолжала Маша. – Не уходи сейчас в работу, не берись за халтуры. Не растрачивайся, слышишь. Ну и пусть с романом так.

- А я напишу другой, - неожиданно для себя выдал Андрей под новый взрыв песочного фейерверка.

- Ух-ты, - расцвела Маша. - Сегодня начнешь?

- Не, послезавтра. Сегодня у меня выходной. А завтра за рассказ возьмусь. Потренируюсь.

- Интересно, интересно, - потерла озябшие ладони Маша. – И о чем будет нетленка?

- О нас? О том, как гуляли здесь, разговаривали, - Андрей задумался на мгновенье. - Как думаешь, равноценен ли один хороший рассказ плохому роману?

- Ты дурак?

Сосны зашушукали кронами, пересмехнулись.

- Нет, я идиот, - поправил Андрей. - Так что скажешь?

- Тысячи плохих романов не стоят одного хорошего рассказа, - поглядела своими серо-зелеными в крапинку, согрела, закутала взглядом. – И ты молодец.

- Как соленый огурец! По сотне за штуку, - Андрей вспомнил одно из фирменных ресторанных угощений и не сдержался, захохотал.

Маша сыпнула коротким смешком один раз, потом второй, третий и тоже зашлась звонким смехом. За ней Димка, а с ним деревья и волны. Захихикала молодая, проклевывающаяся из-под земли травка, загоготали птицы. Маша досмеялась до слез, Андрей до колик, на силу угомонились.

Маша вытерла слезы, в глазах блеснули малахиты в огне и растаяли, взгляд прояснился, стал еще чище, глубже, теплее.

- У тебя все обязательно получиться, - сказала она.

Андрей растрогался до пощипываний в носу, мысленно отчитал себя за мыльную сентиментальность, собрался, шмыгнул, как будто бы понарошку, и расплылся в улыбке. Широкой, открытой и обнадеживающей.

Правдолюбцев мечтал стать героем романа.

Увидел вывеску: кастинг в герои. Подумал, секта, но решил испытать судьбу. «В крайнем случае разоблачу жуликов, сделаю репортаж», - мелькнуло в голове.