Проза

Рассвет в феврале

Рассвет в феврале

Однажды время рухнет с потолка.

И ты вскинешься, вскочишь с дивана, задышишь. Сколько ты в этих стенах? Родных и ненавистных. В стенах, оклеенных шелкографией. Или дешевым винилом. Или старым бумажным жутким ромбом. В стенах, оклеенных безразличием, ленью, апатией. Ты заключенный? Ты больной? Ты что? кто? как? И зачем это все? Ты существуешь, а время тебя убивает. По капле, по вдоху, по стежку секундной стрелки. Сколько там? Четыре утра? Полжизни на циферблате? Пора. Выходи. Живи.


Быть президентом

Быть президентом

О ночных шизофренических откровениях, утреннем похмелье и странных нью-йоркских птицах

Степан Матвеевич не спал третью ночь. Он то сидел в семи-метровой хрущевской кладовке, в тусклом свете горбатой лампы, склоняя два своих подбородка над тетрадным листом, и вздыхал, то угрюмо покашливая, расхаживал взад-вперед по темной кишке коридора, то зловеще шуршал медикаментами в кухне за холодильником, приговаривая, что всем покажет и даже всенепременно покажет. Но так ничего и не показывая, он возвращался в свою кладовку, приземлял на стул с изогнутой спинкой свои сто пятьдесят килограмм жизненного опыта, и снова вздыхал.


Как Правдолюбцев рукопись сжег

Как Правдолюбцев рукопись сжег

Правдолюбцев сосчитал до пяти, дрогнул, потом еще до трех, вдохнул, зажмурился и нажал. В обессилевшем мозгу пронеслись картины апокалипсиса — мощными взрывами снесло все столицы планеты, Земля погрузилась во тьму.


Правдолюбцев и голоса

Правдолюбцев и голоса

Ему вынесли приговор под девятую симфонию. Красномордому, опухшему, с маленькими бегающими глазками – под Бетховена. С ума сойти! Правдолюбцев выключил музыку на компьютере, прибавил звук телевизора.


Разрыв шаблона

Разрыв шаблона

Людям с обостренным чувством прекрасного читать не рекомендуется. Во всяком случае под клетчатым пледом за чашкой ромашкового чая.