Исаакиевский раздор: все тонет в шуме.
У Исаакиевского собора слишком часто в последнее время становится людно и громко. То оппозиционный митинг против передачи собора церкви, то - крестный ход в защиту, то снова митинг против, то опять - за. Само собой, бурлят социальные сети. Вся тема погрязла в спорах, обвинениях и обобщениях. Чувство уже такое, что мир вращается вокруг Исаакия, и от того, как оно там с ним решится, зависит Все!
Я в этой ситуации — наблюдатель, третья сторона, лицо, придерживающее нейтральной позиции. Таких, как я, часто считают безразличным ко всему обывателем, таким нередко прилетает от тех и этих, таким пророчат самые жаркие уголки в аду. Я к этому давно привыкла и не обижаюсь. Ровно как давно никому не объясняю, что если человек не готов встать в один из сплоченных рядов и радостно скандировать что-нибудь вроде «Не допустим! Не позволим! Не пройдет!», это еще не значит, что человек махровейший пофигист или — еще хуже — какой-нибудь приспособленец. Но, знаете, мне кажется, находясь на этой третьей стороне, я вижу то, что не всегда замечают увлеченные борьбой те и эти.
А вижу я, во-первых, что в улично-сетевых баталиях те и эти, к сожалению, больше утверждают себя на отрицании правды другого, чем в попытках объяснить силу своей стороны.
Нет, пока все эти люди — противники и защитники — не соберутся толпой, многие отдельные их представители, особенно те, кто действительно в теме, озвучивают более-менее понятные аргументы в пользу своей позиции.
Одни справедливо опасаются за судьбу музея и музейщиков. Другие не понимают, почему факт того, что собор строился на народные средства, должен являться препятствием для использования храма по назначению. Они говорят, что назначение храма — молитва. И это, в сущности, правда. Как назначение больницы — лечение. Никто не строит больницы, чтоб организовать в них музеи. Одни приводят рационально-экономические доводы, дескать, если музей перенесут черти куда, он уже не будет зарабатывать на туризме так, как сейчас, при этом государство продолжит содержать сам собор (иначе, мол, придет в храм разруха). И ведь не сказать, что этот аргумент можно было бы отбросить - он важен. Другие ссылаются на закон о реституции, который хоть и принимали долго и больно, но который все же необходим для восстановления исторической справедливости.
И смотрите, пока дискуссия не выплескивается на улицу, видно что церковь в гораздо более слабой позиции, в менее убедительной. Потому что справедливость справедливостью, но для чего она? Для всеобщего примирения? Или для нового раздора? Стоит ли церкви сейчас обострять ситуацию? Хотя она как будто бы и не обостряет. Ведь как преподносится: «Петербургская епархия не настаивает». Тему передачи собора как будто продавливает только городское правительство. Что за медвежья услуга такая? Неясно, конечно.
И еще больше все запутывается, когда дело доходит до улицы. Тут уже утрачивают вес своей правды как раз противники передачи собора. Их аргументы, сведенные до общих фраз про культуру и права граждан, до лозунгов «Долой правительство!», до оскорблений «оборзевших попов» как-то отталкивают. С этими бунтующими людьми отчего-то не хочется консолидироваться. Даже несмотря на то, что на той же улице противопоставлена им еще большая дичь, какая-нибудь отборная милоновщина.
Понимаете, в конце концов, все тонет в шуме толпы. Хочется абстрагироваться.
И тут я перехожу ко второму. Вот ведь парадокс! При все большем раздувании темы, проблема словно лишается содержания и представляется во все более нелепом свете. В голове рождается даже что-то этакое неприятно-брюзжащее, что, дескать, других проблем в городе нет, что они все вцепились? Неприятное, неловкое чувство — не выспренное, знаете, такое, не гражданственное, низковатое какое-то, пошловатое даже что ли.
Но проблема Исаакия, конечно, есть. И огромная. Но она заключается не в юридически-хозяйственных нюансах. И при этом совсем не в политических обобщениях. Исаакий, как повод для политического протеста — повод и правда никудышный, нечестный, манипулятивный. Собственно, вот в этом, кажется, и загвоздка. В том, что мы не можем выбраться из этой вилки. Либо то либо это. И все бьются за принцип. Уступить, сдаться — да не приведи Бог! Или черт?