О том, что реальность у каждого своя и лишь немного общая

В небе безумные чайки. Под небом не менее безумное солнце, рассыпанное в мелкой ряби, искрящееся, как мятая фольга от конфет. Песок и шашлычные дымы. Красота. Которая вот-вот спасет мир.

— А правда, что наша вера создает нашу реальность?

Оп-па… Приехали. Точнее, приплыли. Это меня старшая вопрошает. Нормальный такой поворот. Но то ли в одиннадцать лет уже пора, то ли она под впечатлением от мудрости из «ВКонтакте». Вон телефон из рук не выпускает. Что там? У подружки новый статус? Ну, ладно.

— А сама-то как думаешь? — спрашиваю. — Что первично: курица или яйцо?
— Как-то глупо, — отвечает она, морща нос. — Ни то, ни другое же?

Сомневается. Чувствует подвох.

— Великие умы, — говорю, — ломали головы. Но так-то, конечно, глупо. Бытие и сознание взаимообусловлены.

Дочь крякает. Младшие глазищами на нас зырк-зырк, да и в песок от такой дичи закапываются. Муж тоже, смотрю, хочет повертеть шампуром у виска.

— Я не поняла все-таки, — продолжает старшая. — Вот та реальность, которая создается верой, она искаженная или все же такая — ну, настоящая.
— Конечно, — заявляю, — настоящая.
— Обоснуй.

И тут Остапа понесло.

— Вот был, — рассказываю, — такой великий пролетарский писатель, вы потом в школе станете проходить. Писал, — говорю, — всякое. В том числе как будто биографическое. И такое — горькое. Какой дедушка у него был поганец и жлоб, какие дядья — буйные алкоголики, что под «белочкой» какого-то цыганенка могильным крестом пристукнули, какая мать — не чуткая, что ей следовало сделать аборт. Писал, что у него была одна отрада — бабушка Акулина, редкой сердечности женщина.

И это, знаешь ли, очень были писания прелюбопытные. Особенно тем, что не вполне соответствовали действительности.

Никого дядья тонко чувствующего писателя не укокошивали, и дедушка даже был вполне себе ничего, очень, между прочим, хотел внучка выучить, профессию дать, «в люди» вывести, даром что тот, будучи трудным подростком, это истолковал на свой лад. А вот бабушка, напротив, подкачала, как выяснили независимые археологи от литературы. Оказалось, любила она накатить рюмочку-другую... и понеслась душа по кочкам.

В постсоветскую пору, в пору разоблачений и в пору — как написал когда-то в сочинении мой одноклассник — «сношения памятников» по этому поводу случилось много толков. Получилось, что великий писатель оказался — «господин, соврамши». А зачем — соврамши? Чтоб биографию себе заиметь поэффектнее? Что вот-де задыхался в смраду царской России среди пошлости, зверства и мрака непролазного мещанского мира, но все преодолел и стал Буревестником.

Но соврамши ли был господин? Говорят, ищите выгоду. Но, бывает же, не находится она, вот как пуговка куда-то закатилась. А может, сочинитель в свою собственную жизнь верил как-то так… может, для того, чтоб передать свой экзистенциальный ужас, потребовалось нагнать страху чисто материального. Или он бессознательно этого ужаса жаждал. А что? Человеческая природа иррациональна, этому иногда на психологии учат. Вот воображенное и стало реальнее фактографического. В конце концов, кто сам-то разрулит, какая реальность истиннее — так называемая «объективная» или все же «данная нам в ощущениях»?

И соль не в том, что есть такой жанр — художественная документалистика (я художник — я так вижу… потому что так верю, так чувствую, так понимаю). Соль не в том, что в этом же «жанре» творили и Довлатов, и Солженицын, и, может, сейчас творит нобелиатка Алексиевич.

Соль в том, что в этом «жанре» не только творят, но — живут. Мы все живем. И при этом как дураки спорим и что-то доказываем друг другу.

Чье представление о действительности подлиннее? Чья вера материальнее?

Наша вера так зыбка, что нам постоянно, ежечасно и ежеминутно необходимо ее утверждать. Наша вера такая маленькая, что ее грозят задавить сотни и тысячи других «объективных реальностей». Они ведь тоже полноправно существуют вокруг. Почти осязаемо. Фейсбук вон откроешь, а они как выпрыгнут на тебя эти веры-надежды-любови-реальности — многоголосые, пестрые, успевай отбиваться. И каждая мнит себя последней правдой.

Голова этого не принимает, она от этого начинает болеть. Защитная реакция — отрицание. Тотальное. В ущерб богатству и разнообразию мира. Принципиальное. В ущерб нашей сложности и человечности. Известное дело, правда всегда одна (это сказал фараон). Самая правильная правда — только своя собственная.

Наблюдаешь порой где-нибудь за боданиями непримиримых оппонентов. Какого-нибудь нового почвенника с новым западником, и... Презабавное, скажу я, зрелище. Это если не держаться никакой стороны.

Один такой, к примеру, задвигает:

— Может, я и склонен все упрощать, но, мне кажется, дважды два все-таки равняется четырем.
— Это поразительно, — вскидывается второй, — до какой вульгаризации доходят альтернативно-одаренные. Дважды два — это результат извлечения корня из шестидесяти четырех. Вы либо невежда, либо сознательно вводите людей в заблуждение! Вы на службе у врагов России или такой родились?!
— Не заговаривайте мне зубы, так можно договориться и до того, что дважды два исчисляется уравнением с интегралами. Дважды два эквивалентно разнице семи и трех. Точка! А вы… вы… Из-за таких вот и выборы у нас нечестные, и народ темный...

А дальше они теряют человеческий облик, бросаются друг на друга и орут каждый про свое.

Первый — про то, что трава зеленая, мать-перемать, второй — что планета круглая, тоже перемать-мать.

Ужасно смешно.

Но только пока ты сам не внутри баталий. А если черт дернет встрять с каким-нибудь леопольдством, то ведь через минуту уже и духу от «давайте жить дружно» не останется, сам, дурак, дуракам начнешь доказывать, что Волга впадает в Каспийское море (хотя, кстати, это очень спорный момент) и заодно, что не верблюд. Ох…

— Ага, — кивает, улыбаясь, дочь, — я поняла. Ну, типа в общих чертах. Я побегу к берегу, да?

Младшие уже скачут с отцом по валунам, резвятся в «блинчики», ловят ракушки цветными ведерками. Я тоже хочу чего-нибудь себе выловить. Жемчужину или хотя бы краба. И выловлю. Как придумаю, так и будет.

Вскакиваю и бегу.

Застревая на пути к воде в дюнах, слышу как кто-то тоже спорит о важном. О Лозе и судьбах родины. О влиянии на умы свинки Пеппы, агитирующей в детском саду за «Единую Россию». О том справедливо ли написать в налоговой декларации «Вы там держитесь» или правильнее держаться молча во имя великого будущего. О том остался ли вообще в чем-нибудь смысл...

— У вас, — смеюсь, — шашлык подгорает.