Правдолюбцев и голоса

Ему вынесли приговор под девятую симфонию. Красномордому, опухшему, с маленькими бегающими глазками – под Бетховена. С ума сойти! Правдолюбцев выключил музыку на компьютере, прибавил звук телевизора.

Суровый закадровый голос поведал, что опухший в горячке зарезал четверых: сожительницу Зинку, ее любовника Петьку и двух случайных собутыльников, что не вовремя подвернулись. Даже мораторий на казнь из-за душегуба отменили. За все про все вкатили вышку. Закадровый голос торжествовал. Красномордый в клетке плакал.

«Бедняга», - пожалел Андрей синяка-изувера, хотя понятно, что пожалеть стоило Зинку, или хотя бы Петьку, а еще лучше себя. Но себя не жалелось. «Мне-то так не посчастливится, - вдруг осенило Правдолюбцева. – При любых раскладах. Выйду на Невский, положу половину – и оправдают. Скажут, был в аффекте состояния. И сошлются на расстройство, то есть растроение личности». Андрей давно знал о шизофрении, но до этого дня успешно маскировался под нормального. А тут как прорвало.

Посмотрел в окно – красота. Воробьи по веткам скачут, как ненормальные, листочки кружатся, и небо высокое, ясное, совсем не питерское, не осеннее. Потом вернулся к монитору, перечитал комментарии к статье, жахнул кулаком по столу: «Как… Как это все уживается в одной вселенной?!» Ясно же – мир сошел с ума. Так чего миру можно, а ему, Правдолюбцеву, нет? Оправдают, - Андрей окреп в решимости. - Осталось только решить, кого прикончить: недоделанного щелкопера, доморощенного философа, или сетевых обличителей».

Правдолюбцев заскользил по строчкам:

- Статья заказная.

«Так, это не ново, не интересно», - пробежал глазами.

- Вроде и ворьем обозвал, и тут же откатил, - писал какой-то псевдоаналитик. - Будто с целью ответного слова написано. Чтоб они там все добела отмылись, прихватизаторы, чтоб их. Дурная статья. Дурно пахнущая! И нашим и вашим. Уличает и кланяется. Вьется как уж на сковородке. Стыдно должно быть Вам!

«Тоже мне совесть нации», - закусил губу Правдолюбцев.

- Чего тут гадать? – разглагольствовал следующий. – Писаку ангажировали, чтобы выудить из окопов оппонентов.

И тут заголосили эти.

- Где же вы раньше были анонимусы долбанные! - заорал внутри, разрывая сердечную мышцу, бунтарь и борец за социальную справедливость.

Его голос был особенно громким, и заткнуть его хотелось сильней других – тюкнуть в топориком и отвернуться, словно бы так и было.

- У любой реакции есть причина, - гаденько хихикнуло нечто в области печенки.

Этого Андрей прозвал адвокатом дьявола, даром что фильм с таким названием никогда не смотрел. Понятное дело – место его в преисподней.

- Если что-то происходит, значит, так и должно быть, - еле слышно выдохнуло в легких, что-то в образе седобородого старца с добрыми, как у собаки, глазами.

Шепот последнего органично вписывался в мир Правдолюбцева по утрам воскресений, в другие же дни раздражал. Если б только было возможно взять его и отключить, как приемник от сети.

- Определенно придушить надо всех, - заключил Правдолюбцев.

Андрей, оттолкнувшись, крутанулся на стуле, так что тапок слетел и врезался в диван, запрокинул голову и крикнул в потолок – казалось, вот-вот посыплется штукатурка. Мог себе позволить немного поорать – Машка с сыном уехали к друзьям на дачу. А он остался – дела. Язвы там, пороки всякие не вскрытые, социальная несправедливость опять же. А теперь… Какие теперь дела – перекурить, да и…

Дверь балкона призывно скрипнула, отслоившиеся у ржавой батареи обои прошуршали: «Смелей. Покончи со всем этим».

Андрей вышел, закурил – кольцо дыма вытянулось в страшную смеющуюся морду. Даже ворона на соседнем балконе испугалась, крыльями захлопала, каркнула. «С самого начала все шло не так, - вновь затянулся Андрей. – Сразу надо было сворачивать тему, не строить из себя…»

Он вспомнил все с самого начала. Вот он набрел на группу музейщиков в «Живом журнале», вот прочитал сетования о воровстве начальства. Кто сейчас не сетует? И кто сейчас не ворует? Тухлая тема, но зацепило что-то. Сообщение об уголовном деле. Дело в производстве – директор в должности. Россия… Кто-то выложил в интернет сметы и сканы проектной документации на ремонт кровли. На одном контракте сэкономили – тридцать миллионов, на другом – двадцать. А контрактов этих… Тихо шифером шурша, крыша ехала с дворца – а денежки капали в карманы начальников вместе с весенним дождичком на паркет девятнадцатого века. И тут, конечно же, в Правдолюбцеве этот голос. Борца, инвалида мозга. «Доколе! – орет, словно резанный. – Караул, грабют!»

«На кой черт вписался?» - Андрей впечатал окурок в крышку консервной банки и закурил снова. Вернулся к транслируемому в голове фильму. Само собой, Правдолюбцев попробовал первым делом разговорить блоггеров. Те только посмеялись в ответ, приняли за шпиона. Параноики. Три десятка писем отправил. Глухо. Зато анонимно директрису родного музея и по матушке и по батюшке хаяли. Чего стесняться?

- Они правы, - сказал адвокат дьявола, скребнув под ребром. – Дорожат местом, найти работу сегодня не просто.

- Они не виноваты, - тихо поправил его дух-бородач. – Люди несовершенны.

- Вот тогда бы и остановиться, - подумал Андрей, вернувшись в комнату.

Распластался на старом диване, закрыл глаза, зашелестел всплывающими в мозгу картинками.

На одном слайде они с Машкой гуляли по берегам мрачной крепости «Орешек». Машка была в летящем голубом сарафане, а на острых плечиках громоздилась грубая джинсовка. Его джинсовка. Она тонула в его куртке, а он в ее глазах…ах… Не то… На другом кадре заливался хохотом годовалый Димка. Барабанил по животу Правдолюбцева и умирал со смеху. Цирк! Но опять не то… Еще наткнулся на ролик, где они жарят шашлыки на даче у Гуриных. Мясо такое ароматное, жирное. Димка тянется ручками, дай, кричит, дай, а Маша, нацепив на лицо строгость престарелой учительницы, пытается сунуть ребенку яблоко – нашла дурачка. И снова не то…

Пролистал еще несколько сцен из сериала о тихом и скромном счастье, уже почти задремал в неге, но… Стоп! Нашел.

Нарисовались две уволенных из музейного комплекса дамы. Обе с активной гражданской позицией, в смысле любительницы поболтать. Ух, и наговорили они Правдолюбцеву. Компроматом забросали – не унести. И потом поперло. Звонки в милицию-полицию, комитеты и кабинеты, комментарии, выдержки из экспертиз и заключений. И все, как водится, на грани сенсации.

В сети Правдолюбцев накопал несколько чудных тендеров: госзаказ на поставку будки для кассира по цене хорошей «двушки», закупка мерседесов для начальства, стоимостью приличной «трешки», изготовление паспортов для парковых деревьев – тоже на круглую сумму, понятно. И по дворцовой крыше много всего интересного. Чуть переварив, вдохновленный Правдолюбцев набросал запрос в дирекцию музея. Убойная получилась бумага – можно цитировать ее текст в статье и без ответов. Да, без них даже лучше. Отправил факс, потер ладони и принялся ждать.

И ведь дождался. Конечно же, не ответа. Заголосили эти. Изнутри. Черт дернул Андрея посмотреть на «Ютубе» случайно найденный ролик с музейной директрисой в главной роли. Какой-то доброжелатель выложил в сеть видео с корпоратива. Начальница в короткометражке танцевала на столах канкан и орала матерные частушки.

- Ты посмотри-посмотри, - расхохотался адвокат с рожками и хвостом. – Какая оторва, как неинтеллигентно накушалась.

- Несчастная женщина, - прошептал в груди престарелый маразматичный философ. – Наверное, одинокая, с бурным прошлым, но тусклым будущем.

Андрей пригляделся. Лицо у директрисы было суровым. На таких всегда написано: «Не влезай – убьет». Читается же неизменно: «Позвони, мне позвони». И подумалось, что муж бросил ее еще лет двадцать назад, что сын ее — великовозрастный оболтус, не оправдавший надежд, невестка – меркантильная грымза, которая, поди, уже половину оттяпала от честно награбленного. «И ведь, наверное, - развил мысль Правдолюбцев, - директриса считает себя жертвой системы, и, пожалуй, скучает о пионерском детстве, когда трава была зеленая, слова — честными, дела — правильными, представления о будущем — сладко-наивными».

- Вор должен сидеть в тюрьме, - выкрикнул басом бунтарь, чуть не разорвав сердце.

- А судьи кто? – воскликнул юрист из преисподней.

- Ты приглядись, сынок, к тому, с кем сравнивают, - наставлял седовласый.

А сравнивали директоршу с бывшим главой музея, как будто честным, неподкупным и радеющим за культуру. Дядька и, правда, был похож на такого. С фотографии на Андрея смотрел мужчина с располагающими сединами и с проникновенным взглядом – прямо как у того старикашки, что мнился под ребрами. «Этот радеет, - восхищенно выдохнул Андрей. – Жаль только тоже ездит на «мерсе» за четыре миллиона. Ну, вот почему не на «Калине»? Э-эх!»

Потом тень наползла и на уволенных активисток. Оказалось, одной, с двумя, как сама она выразилась, «высшими», не давалась письменная речь. Русским дважды образованная музейщица владела на уровне пятиклассника-троечника, что не мешало ей редактировать свой комментарий с упорством и основательностью маньяка-перфекциониста. Она расчленяла цитаты, меняла местами предложения и слова в них, даже буквы. Чету, в смысле пару, заменила городом в Забайкалье. Правдолюбцев рыдал.

Другая все звонила и уточняла, постоянно ей что-то припоминалось. Непременно что-то очень и очень важное. Например, про то, что директриса коллекционирует кобелей. «Нет не двуногих, - поясняла в трубку. - И не берет взятки борзыми, любит фарфоровых, плюшевых, даже бумажных. Именно кобелей. Сук не разводит. Они сами вокруг нее вьются. Вот, к слову, замша, нет, не ткань, а заместитель, ну, по планированию, знаете какая су…». Звонила утром – в семь, вечером – в десять, ночью – в первом часу. После звонка в четыре, перед рассветом, Правдолюбцев обжегся жестокой правдой: таких он и сам бы уволил.

Смешались в кучу люди, кони (железные само собой), крыши (кровля и другая), документы, экспертизы, комментарии, слова. Директрису было жалко, ее предшественника – тоже. А этих брошенных активисток, пожалуй, больше других. Но взбалмошная баба — Справедливость, черт бы ее побрал, тоже молчать не думала, то скулила тихонько, то заводилась, колотилась в истерике. Где-то в груди.

Андрей сходил с ума, курил. Хотел все бросить, но не дала привычка доводить все до конца. Ужасно скверная – уж лучше пить по-черному. Придумал написать все хитро, чтоб обстоятельно и по-честному, чтоб без дешевого стеба (ну подколол в двух абзацах – не удержался), чтоб красота спасла уже, наконец, этот гребаный мир. В общем, решил, что он самый умный. Дурак!

Конечно, никто не понял. И не мудрено. Кто ж будет читать статью, как философский трактат? Кто будет выискать разбросанные между строчек намеки? Директриса негодовала и обещала стереть Правдолюбцева в «Тайд». Так ему передали. Ее противники фыркали, им градуса, видите ли, не хватило, накала. Тайные смыслы усмотрели только всякие параноидальные организмы, но совсем не те, что Андрей любовно вложил в междустрочие.

Конфликт требовал развязки. Покачивающийся на гвоздике над столом «Макаров» ждал своего часа. «И правда, зря он тут что ли болтается? - обреченно вздохнул Правдолюбцев. Схватился за пистолет, поднес к виску…

Раздался грохот. В прихожей. И крики.

- Чего у нас так дымно?! – послышался Машин голос. – Ты чего в комнате курил?

- Кулил-кулил, - хихикнул Димка.

В проеме мелькнули лица. Лица вытянулись, побледнели – Правдолюбцев вертя мысль о том, что нелегкая принесла их раньше времени, совсем позабыл о приставленном к голове пистолете.

- Ты это чего? – испугалась Маша.

- Да вот, журналиста хотел в себе убить, - пожал плечами Андрей. – Так надоело все. Скандалы, интриги, расследования. К черту!

- И кем будешь? - Маша осторожно, старясь не цокать каблуками, подкрадывалась все ближе.

- Да, никем! – взревел Правдолюбцев.

- Тоже нормальная специальность, - согласилась Маша. - Ты хреновину-то эту отдай лучше мне, а. – она кивнула на «пушку».

- Да, на, толку-то от нее, - скривился Андрей. – Газ все равно кончился. Давно хотел эту зажигалку заправить, да баллончик потерял. Все одно к одному – не прет.

А голоса внутри стихли, только в груди что-то трепыхнулось, как будто седобородый дух улыбнулся. Улыбка его разлилась по телу приятным теплом, а когда заполнила собой каждую клетку, стала вытекать наружу. Теперь она читалась уже на Машином вновь порозовевшем лице.

- Глупый, глупый, - прошептала она, усевшись на диван к Андрею. - Если что-то происходит, значит, так и должно быть, - заговорила теми же словами, что и морщинистый прохиндей под ребрами. – И если что-то должно случиться, то хоть расшибись, а так, как надо, так и случится. И выключи эту ахинею! – махнула ладонью в сторону телевизора.

На экране кто-то кого-то запинывал ногами, потом показывали мужика в клетке, тощего, бледнолицего, с огромными от страха глазами. Зловеще-торжественным голосом его приговаривали к исключительной мере. Экран погас, а из компьютерных колонок полилась девятая симфония.