Правдолюбцев на пороге вечности

После того, как Правдолюбцев самым наибанальнейшим образом влюбился, а потом еще и нечаянно умер во сне, он понял, что перемены в его жизни только-только начались. Что-то и Маша подсказывали ему, что дальше так стихийно удачно продолжаться не может. Случайное счастье обязывало — следовало как-то отблагодарить, наконец, чертовку судьбу. Опять-таки пригрезившаяся кончина недвусмысленно намекала оболтусу, что если он сейчас ничего не придумает, то потом может и не успеть.

Угроза Вечностью детектед!Но проявить самостоятельность Андрею так и не удалось. Решение подкинула Маша. Однажды, разгребая бесконечные завалы в его квартире, она наткнулась на ворох газет. В том числе и со статьями Андрея. Подумав, что перерыв в уборке не повредит, она принялась читать.

— Андрюха, сукин ты сын! — воскликнула она минут через двадцать. — А ведь ты недурственно пишешь, черт бы тебя побрал. Но такую ерунду.

Правдолюбцев, достав голову из-под одеяла, поморгал, пошевелил ушами, почесал затылок и попробовал объяснить:

— А мне говорили, что я самые острые общественные нарывы вскрываю, поднимаю на обсуждение самые важные социальные проблемы.

— Так-то оно так. Но, Андрей, кому это надо?

Правдолюбцев замолчал, он пытался вспомнить хоть одного человека. Но в пораженный мозг как назло лезли примеры едких анонимных комментариев к его публикациям. Очень уж многие злопыхатели стремились убедить Андрея в том, что пишет он исключительно желтуху, чернуху и заказуху. И это притом, что Правдолюбцев принципиально не занимался ни тем, ни другим, ни третьим. Вспомнил он и тех «несчастных», обращавшихся к нему за помощью, подставлявших его при первом же случае. В голове Андрея тут же возродился диалог с одной такой «потерпевшей».

— Ох, уж они над нами издеваются, — плакала в трубку председатель одного из тысячи питерских ТСЖ. — Сначала воду отключили, а потом врубили и затопили. И ладно бы обычной, с хлоркой. Так они диверсию устроили. Какой-то химией трубы накачали. В нашем подвале в этой ржаво-зеленой жиже все кошки передохли. И люди теперь, кто этой гадостью умывался, чешутся, бедняги. Уж вы их там пропесочьте в своей статье. Хлестко так обо все напишите.

Правдолюбцев разобрался, опросил пострадавших, работников причастных к аварии служб, отправил запрос в «Водоканал». Там, по традиции, депешу проигнорировали. И опять-таки, по традиции, текст от этого только выиграл — смотрите, мол, люди добрые, а чиновникам то и ответить в свое оправдание нечего.

Последние ответили позже. Точнее не ответили, а предъявили кучу претензий, обвинили автора в клевете — председательша отказалась от своих слов и заявила, что журналистам интервью не давала.

— Галина Санна как же так? — вопрошал женщину Правдолюбцев.

— Ох, Андрей, ох, голубчик, запугали они меня, закидали штрафами, да санкциями. Вот и пришлось взять грех-то.

— Нет, уважаемая, так не пойдет, у меня все беседы с вами записаны. И про то, как вы душой за жильцов болели и про то, как вы мне советовали похлеще, да пожестче. И про ведение записи я вас предупреждал.

— Вы что же и сейчас на диктофон пишите?

— А как же.

— Негодяй! Да как же вы это! На что слабую женщину обрекаете?

Потом были суды. Свидельница — тэ-сэ-жэ-шница мямлила что-то про то, что ее бес попутал и про то, что супротив родного «Водоканала» она никогда и в мыслях. Андрей ссылался на аудиозаписи и показания других источников. Закончилось мировой между госслужбой и редакцией. Правдолюбцев считал это поражением…

— Похоже, права ты, Машка, никому особенно и не надо, — вернулся в он настоящее.

— Я и говорю. Пора бы тебе уже на «вечное» замахнуться.

— Ты ведь знаешь, что я пишу роман, — преисполненный чувства собственной важности высокопарно воскликнул Андрей.

— Молодец, конечно, — улыбнулась Маша. — А ты подумал, что с ним будешь делать, когда закончишь?

— В издательство понесу, — растерянно ответил тот.

— Сразу в издательство? И сразу роман? А, может, руку там набить, опыту понабраться печатного.

— Я десять лет в журналистике, — фыркнул Правдолюбцев.

— В журналистике. Я-то тебе про вечность. А она дама капризная. А ты к ней без цветов, шампанского и рекомендаций собрался.

— Ну, и?

— Есть ведь литературные журналы. Попробуй сначала в них какие-нибудь рассказы опубликовать. В нашу библиотеку, например, три таких питерских издания поступают.

— Угу, кто-нибудь кроме библиотекарей эти славные альманахи в руках держал? — рассмеялся Андрей. — И какой вообще тираж у этих толстых сборников?

— Понимаю, тоже разделяю мнение, что толстые журналы — архаизм, но говорят, что это еще и «фильтр для графоманов».

— Кто говорит? Издатели этой макулатуры? Но, так и быть, сейчас в «инете» посмотрим на их сайты, пробубнил Андрей, вставая с дивана.

Маша перечислила названия. Правдолюбцев нашел во всемирной паутине страницы всех трех.

— Журнал «Невский ветер», издается с 1955 года. Тираж не указан, но если верить Википедии — не больше трех тысяч экземпляров. Фи! А это еще что? По электронной почте рукописи не принимаются и не рассматриваются. У них там что интернета нет? Или путь в вечность по «мылу» заказан? О, и в «Северной звезде» то же самое. Но этот выходит с 1924 года. Походу, там понтов больше, и их вечность самая вечная. А «Питерский альманах» вообще основан в 1825 году, правда, при советах не издавался. Судя по отзывам, он более прогрессивен и демократичен, но по «электронке» и они в переписку не вступают. Ну и кто они после этого? Кем надо быть, чтобы полагаться на «Почту России».

Маша вздохнула и развела руками. А Правдолюбцев схватился за телефон.

— Глухо во всех трех, — отвлекся он через несколько минут. — Может, они уже умерли в ожидании «нетленок»? Не, Машка, весь продвинутый люд уже давно себе имя исключительно посредством Интернета делает. Писатели едва ли исключение.

— Ты на «Графоманию.ру» и «Самлит.ру» намекаешь что ли? Пристанище домохозяек и всех непризнанных, — поморщилась Маша.

— Почему же, как минимум «текстосборники», как максимум… Черт знает, сейчас посмотрим.

Андрей открыл «Графоманию», «пошарился», увидел раздел «самых рейтинговых произведений», перешел:

— Так-с, почитаем-с.

Андрей начал читать первое из «Топа»:

— Он любил. Неистово и бесконечно. И больше этого ничего, как он думал, не мог дать возлюбленной. Ах, если бы стать всесильным… Он показал бы ей (и себе заодно) всё самое интересное и захватывающее в этом бренном мире, превратив её жизнь в беспечный праздник. Если Бог — это любовь, то он обязан совершить чудо? Только бы знать, только бы верить, и чтобы мыслимое исполнялось… Ведь это действительно страшно: «любить и быть бедным.....

Маша как-то виновато склонила голову, словно бы это она написала сей незамысловатый «шедевр». Андрей перешел к следующему тексту:

— Гляжу в твои очи цвета подсохшего на солнце баклажана и словно растекаюсь в пространстве и времени.

— Какого-какого цвета? — нервно хихикнула Маша.

— Страшно подумать, как бы они твои описали, но прочтем же дальше, начало то многообещающее, — отвлекся на реплику подруги Правдолюбцев.

- Эти околдовывающие распахнутые бездны берегут в себе мудрость восьми прошлых жизней. Мы разумеем друг друга с полувзгляда, с полумысли. Мне порой так странно наблюдать за тобой. Ты весь до кончиков пальцев соткан из противоречий. Манеры английского лорда перемешались в тебе с повадками бомжика…

— Бог мой! — вырвалось из Машиной груди.

Андрей тщетно пытался представить себе бомжеватого британского дворянина.

— А вот еще, есть, — вернулся он к монитору. — Зацени, какая прелесть: «За уютным почти антикварным столиком тихого стилизованного под средневековье кафе, на одной из старинных узких улочек, заполненных снующим туда-сюда народом, одного провинциального европейского городка, угрюмо сидел средних лет высокий мужчина, неторопливо потягивающий сигару. Мимо, не спеша, грациозно, словно лебедь, прошла красивая женщина, и он внезапно резко развернулся ей вослед, чтобы…

— Андрюш, хватит, — взмолилась Маша. — Сам-то чего думаешь?

— Не знаю, зарегаюсь, поиграюсь пару дней. Давай посмотрим что «Самлит.ре» творится.

Он закрыл «Графоманию» и перешел на новый ресурс.

— Ой, слушай, там и конкурсы проводятся. И комментов тут много. Вот и судейские разборы.

Правдолюбцев открыл наугад первый попавшийся. В нем какой-то доморощенный судья глумился над участниками литсоревнования.

— В помойку, и не пишите больше, литература будет вам благодарна, — напутствовал представитель жюри одного из авторов.

— Подленько и гаденько, ярчайший пример литературной проституции, — навешивал очередной ярлык тот же критик на следующий текст.

— Представится случай, отправлю ваш «шедевр» в психбольницу — пусть там диагноз уточнят. Малолетний ли дебил рисовал, окололитературный маразматик ли резвился? — измывался он же над еще одной жертвой.

— Маш, ты не знаешь, зачем люди добровольно под душ из помоев в очередь лезут?

Она молчала. Андрей перешел к «вступительному слову» любителя резать правду-матку. Там он подробнее остановился на литпроституции и прочем непотребстве:

— Сеть предлагает писателям вариант не стать шлюхами. Сетевой автор теряет свою девственность, когда начинает печататься и получать за это деньги. При этом многие отчего-то считают, что им повезло. Профессиональный автор связан контрактами и заказчиком. Его жмут сроки, и обязывает аванс, выданный на очередную белиберду. Он опять отложил свою «книгу века», думая, что успеется. Нет. Он пожизненный ерунданосец.

Андрей смолк. Он задумался. С одной стороны он тоже не понимал, как гармонично может сочетаться «настоящее» с «грязными зелеными бумажками», а с другой… Вот Пушкин же не заморачивался, говоря, что пишет для себя, а печатает для денег. И Достоевский особо не ерепенился, когда кредиторы поджимали: взял, да и роман за месяц на заказ наваял.

— Да, Маш, видать, не дорос я еще духовно, чтоб в компанию к таким гуру лезть. Черкану-ка я и, правда, пару рассказов небольших, да прогуляюсь с ними по тихой печали до редакций «фильтров для графоманов».

Через неделю Андрей переступил порог «Северной звезды». В холе редакции он увидел кучку из пяти человек, преимущественно преклонного возраста. Интеллигентного вида дяденьки и тетеньки нервно теребили в руках распечатки своих творческих мук.

— Это что все за пропуском в вечность? — попытался разрядить атмосферу Правдолюбцев.

Что? — отозвался одни старичок в очках. — Нет, молодой человек, обычно очередей не бывает. Просто они сегодня начали принимать позже, вот и…

— А принимают то где? — спросил Андрей.

— А вот за дверью. Там завотдела прозы Арон Абрамович учет рукописей ведет.

Андрею почему-то не очень понравилось то, что судьба его таких почти интимных взаимоотношений с вечностью зависит от завотдела с отчеством Абрамович. Что-то подсказывало ему, что на пороге бессмертия ему, таланту каких мало, предложат немножко доплатить. Правдолюбцев прислушался к разговору, доносящемуся из кабинета.

— Ах, Матвей Степанович, ваша повесть хороша, но ценз журнальный, к сожалению, не прошла. Вы поймите, у нас же редколлегия. Вкусовщина имеет место быть. У вас же реализм, а у нас, признаться, столько поклонников постмодерна. Я ведь и сам не люблю, когда эпатаж и с первых страниц про афедрон. Но, что поделать, веяния времени. Да вы, Матвей Степанович, не расстраивайтесь. Есть возможность напечататься в нашем альманахе. Участие не бесплатное, но вы не подумайте, это тоже почетно.

— Скажите, а за деньги тоже предполагается отбор, или печатают все подряд? Я к тому, что мое, например, произведение, на ваш взыскательный взгляд, не полное ли, как бы помягче…

— Ну, что вы, ей богу. Безусловно, не полное… то есть, я хотел сказать, совсем даже не полное…

— Ах, не продолжайте. Спасибо. Спасибо вам, Арон Абрамович. Слова ваши, словно бальзам на сердце. А сколько? Сколько, скажите.

— Пятьсот рублей за страницу. У вас страниц шестьдесят наберется. Итого, порядка тридцати тысяч рублей. Не мало, но по сравнению с другими предложениями весьма бюджетно.

— Ах, ерунда, право. Искусство бесценно, чего мелочиться?

Андрей неуютно поежился, но подумать ни о чем не успел. Его отвлек телефонный звонок.

— Да, Лев Борисович! — ответил Андрей давнему знакомому-информатору. — Нет, не занят, могу. Что у вас. Опять сенсация? Я еще от прошлой не оправился. Год вашей темой занимался, теперь хоть книгу пиши, такие у вас сюжеты. Да, что же за бомба такая? В письме подробности выслали? Посмотрю, конечно.

Правдолюбцев окинул взглядом несостоявшихся конкурентов и поспешил покинуть редакцию. «Ну и пусть. В следующий раз. Никуда вечность от меня не денется, — рассуждал он, спускаясь по лестнице. — Да, и что за цаца такая? Бегай еще за ней. Нет уж, дудки. Пусть подумает на досуге, какого гения лишилась. Еще сама у ног моих разверзнется, да, может, поздно будет — погрязну в дешевых халтурах. А нефиг!»

Андрей споткнулся обо что-то и с треском полетел кубарем по оставшимся ступенькам. Затормозил, зацепившись на мгновение за дверь, и «приземлился» уже на улице. «Вот и отфильтровался. Графоман недоделанный», — выругался про себя Андрей, отряхивая куртку.

— Ну, как оно? — огорошила на пороге квартиры Маша.

Андрей только махнул рукой.

— Зарубили? — не отставала та.

— Не успели. Очередь там. А у меня сенсация горит.

— Жалко.

— Чего жалеть? Все равно я еще ничего стоящего не родил. Успеется. А сейчас мне почту проверить надо.

— Как скажешь. А насчет не родил. Давай ребенка пока…

— Ась, Машуль, чего это ты вдруг?

— А у тебя Правдолюбцев нет выбора. Я уже, оказывается, — Маша виновато улыбнулась.

Андрей сполз по зеркалу гардеробной вместе с отлетевшей с крючка курткой.

— Ты не рад, да?

Правдолюбцев лишь расплылся в глупой улыбке. Он понял, что свой пропуск в вечность уже получил и бессмертие себе уже обеспечил…

Комментарии

+ Добавить новый
None

Спасибо, Сонита.

None

Марина, нравится мне Правдолюбцев, особенно в финале умилилась. :)
Рассказ хорошо написан: современная жизнь во всей её красе и безобразии.
Сонита.