Почему, вырастая, наши дети не взрослеют?

Просто какая-то эпидемия — все бросились редактировать собственным детям их вчерашнее счастливое детство. Все самые прогрессивные, разумеется. Теперь в моде детство трудное — то самое, что с деревянными игрушками.

Еще вчера в семьях кричали: «Все лучшее детям!» Еще вчера развивали и развлекали детей до упаду, обряжали их в дизайнерские ползунки, дарили гаджеты на первый день рождения, возили в детский сад на другой конец города, потому что там демократичный реджио-подход, и в самую дорогую гимназию, где учителя пляшут вокруг любимого чада с бубнами…

Еще вчера родители были своим детям лучшими друзьями: с трехлетками разглагольствовали за жизнь и о феномене свободы воли, с семилетками вместе весело колотили посуду и рисовали на обоях. И вот нате вам — ребенок должен знать свое место, должен знать цену вещам и удовольствиям, должен быть приучен к труду и уметь пользоваться овощечисткой, должен понимать, что взрослые — тоже люди.

Что случилось? Радоваться или наоборот? Это кризис так людей напугал или это — реальный переворот в сознании? А если переворот, то к чему? Это крах религии детоцентризма? Родители, наконец, вспомнили о себе?

В прошлом году вышла книга шведского психиатра Дэвид Эберхарда с ну просто провокационным названием «Дети у власти. Чудовищные плоды либерального воспитания». В сети она была проанонсирована интервью с не менее провокационным заголовком: «Так мы выращиваем дерзких паршивцев».

У многих российских читателей случился культурный шок. Невозможно было поверить, что эта волна идет оттуда — из цивилизованной Европы.

Про то, что «шестилетний ребенок способен ходить в школу без сопровождения даже в городе с большим движением транспорта», читали как откровение.

Равно как и про то, как странно «не допускать этой самой простой самостоятельности, но в то же время предлагать ребенку принимать решения или обсуждать каждый вопрос наравне со взрослыми». И вроде бы ничего нового, но многие были поражены.

Впрочем, со «многими» я погорячилась. Подавляющее большинство об Эберхарде и слыхом не слыхивали. На самом деле эти «многие» просто столкнулись с дерзкими паршивцами воочию, истина открылась без посредников.

Так совпало, что у нас, в новой России, как раз выросло первое поколение «цветов жизни», без меры удобренное философией «все для детей». Пусть только у малой части ставших родителями в середине девяностых эта философия была подкреплена реальными возможностями купить все, что хочется, свозить туда, куда хочется. Но их пример был столь заразителен, что другие тянулись из последних сил, себя забывали, «чтобы хоть дети пожили». А в нулевые, им на радость, стали доступны кредиты — деткам на институты, на машины к совершеннолетию.

И вот родители вдруг увидели — дети хоть и выросли, да что-то вот не повзрослели. Тот самый случай, когда поднять подняли, а разбудить забыли.

Современные двадцатилетние оказались чудовищно инфантильны. Больше того, они несут свой инфантилизм с гордостью, как свободу от предрассудков, а весь мир им тотально должен: от родителей, которые обязаны обеспечить хорошим образованием и отдельным жильем, до работодателей, которые спят и видят, как бы одарить их огромным окладом и кучей бонусов за какие-то абстрактные таланты. Портрет современных подростков тоже не радует взора.

В прошлом году как раз провели исследование «Ценностный атлас России». Помимо прочего изучали психологию 14–19-летних. С ценностями все хорошо.

Они за разумное, доброе, вечное и вообще за все хорошее, а вот с ориентацией на будущее — просто швах. Они не знают, кем быть.

Перебирают наобум: можно музыкантом, можно стоматологом... Но чаще пишут, что еще «маленькие, чтобы думать об этом». Дали им задание перечислить за минуту столько профессий, сколько успеют, — и к стоматологу с ветеринаром они присовокупили сутенера, сатаниста, бандита и безработного.

Психолог из Петербурга Екатерина Мурашова тоже провела свое частное исследование, предложила подросткам закончить фразу «Я хочу стать взрослым, чтобы...». Из 150 участников почти у половины (42,8%) никаких «чтобы» за душой не оказалось. Им и так нормально. Психолог сверила эти цифры с ответами из собственной школьной анкеты 40-летней давности — тогда взрослеть не захотел только один из опрошенных. Екатерина Мурашова поделилась своими наблюдениями на «Снобе», и что там началось, какая дискуссия.

Первый же комментарий привел в замешательство.

«Мы с мужем планируем постепенно ухудшать условия проживания в нашем доме... Как говорит муж — если им будет слишком хорошо, они никогда не уйдут». Каким-то, знаете, повеяло холодом, неуместной расчетливостью. Специально, искусственно ухудшать условия. Чем это лучше беспрестанного развлечения по обязанности, из чувства извращенной любви, в финале выстреливающей сакраментальным «всю жизнь на тебя положили, а ты неблагодарный!»?

Но это оказалось только началом. Дальше ответственные родители перешли к обсуждению практических вопросов: по какой методе лучше всего тренировать детей пользоваться стиралкой и овощерезкой, сколько вообще учебных домашних часов требуется для овладения искусством чистки картофеля. Потом пришли к мысли: дабы от курса молодого бойца ничего уже не отвлекало, надо перекрыть бойцам подступы к телевизору, компьютеру и всем гаджетам. Дальше, правда, вспомнили, что интернет нужен для выполнения школьных уроков, и стали ломать головы, где найти такого аса-программиста, что поставит самые правильные контент-фильтры.

Еще многие озаботились поиском школ, где уроки труда не заменили компьютеризированной технологией.

И вообще теперь в приоритете школы попроще и построже.

Они, понятно, отыщутся опять где-нибудь в лучшем случае через пять кварталов, но только не рядом с домом. Правда, мама уже не повезет с комфортом на машине, теперь школьник будет трястись на общественном транспорте. Но обязательно со специальным маячком в мобильнике. И пока красная точка на карте не достигнет цели, мама ни за что не займется своими делами.

В общем, ничего не случилось. Родители сменили одну замороченность на другую: душили сверхопекой, теперь додушат прессингом и контролем.

Детям по-прежнему навязывается эта непосильная ноша — быть смыслом жизни своих родителей.

А свободы как не было, так и нет, ни у родителей, ни у детей. А ведь свобода — это, кажется, и есть то самое потерянное нечто, тот самый секрет гармоничного развития и взросления.

У детей больше нет свободного времени — этого жизненно необходимого зазора, в котором обычная здоровая скука конвертируется в умение занять себя интересным делом. Зазора, в котором это самое дело познается путем проб и ошибок. У них нет свободы самим убедиться, что бестолковый треп в соцсетях оборачивается вечной запарой с домашкой, а запара — мозговыносом учителей.

У детей больше нет свободы выбирать друзей во дворе и свободы валять с ними дурака вечерами после уроков. Друзья же почти у всех живут в соседних районах, по месту школы. С ними чтоб встретиться, надо напрягать предков, чтоб те позвонили предкам друзей и обсудили, кто кого куда подвезет, в какое время, чтобы всем-всем-всем было удобно. И, конечно, взрослые еще запарятся над программой вечера и в конце концов родят такую, что хоть вой с тоски. Да ну его — такой головняк. Ну ее — такую свободу.

Дошло до того, что у детей нет свободной возможности просто по-детски победокурить: они уже не узнают, как красиво, но опасно горят аэрозольные дезодоранты и как эффектно, но подло взрываются презервативные бомбочки. Родители теперь всегда начеку. Лишив свободы любимых чад, они не забыли и о себе — они давно избавили себя от права жить своей жизнью. Той жизнью, из которой их же дети только и могут извлечь естественный, пусть даже непедагогичный, пример.

Какая разница, чем заменяется этот живой пример: нескончаемыми развивающими играми с аниматорами или муштрой по методе «матери-тигрицы» Эми Чуа?

Какая разница вообще, какая метода пользуется, если в ее основе только неуверенность, тревожность, зашоренность, страх?

А ведь это страх так и сквозит в комментах, внезапно взявшихся за головы родителей. Просто раньше они писали, что «в их время родители ни с кем не церемонились» с сожалением и обязательным уточнением «у моего ребенка будет все». А теперь они вспоминают о том же самом, но с интонациями «с нами не цацкались, и ничего, выросли», ну и с классическим на все времена «да мы в их годы...».

Раньше они заваливали детей теми благами, о которых сами когда-то только мечтали, а сейчас кинулись спасать — как бы детки этими благами не подавились, как бы эти блага не сделали их несчастными в таком жестоком взрослом мире. Но бросились-то с тем же рвением.

А вот бы дать друг другу немного воли.