Есть такое популярная позиция, гласящая, что время — главный критерий истины, что вечность справедлива. Вот, дескать, какая картина в ней застыла — та и верная. Имеем пьедестал с Пушкиным, Достоевским, Толстым — значит, другой был невозможен.

Есть иное мнение — тоже сегодня уже почти расхожее. Утверждается смелая мысль, что «Пушкиных» могло быть больше одного. Причем больше существенно. Довод такой, что будто не всем гениям везло. Например, какой-нибудь самородок изобразился не в той среде, пописывал что-то, да все истлело, до издателя не дошло. Кто-то издателями остался непонят, неоценен. А что так бывает. Мы знаем много историй, о том как какой-нибудь неприкаянный талант мыкался, мыкался, его всюду отшивали, а потом раз — и в дамки. А кто-то, может, так и не прошел?

Смелая мысль про множество не узнанных Пушкиных когда-то подкупала и меня. Это не странно, опровергнуть ее невозможно, а дерзновенность притягательна. Позже, правда, я от идеи о потерянных гениях отказалась, но с холодно-каменной справедливостью исторического суда тоже что-то не спешу соглашаться.

Чем собственно не угодила мне теория потерянных Толстых-Достоевских? Одно простое соображение: гению, чтоб раскрыть свой потенциал, нужны определенные условия. Нет-нет-нет, это не про комфорт, не про деньги, не про окружение. Словом, речь не о том, что сначала надо бы удовлетворить первичные потребности, а уж потом замахиваться на высокое. Но нужна отдача. Как там? Таланту нужно сочувствие, ему нужно, чтоб его понимали. Одна капля такого сочувствия, и распускаются крылья. А нет, все пожрала фрустрация. Ну не все, но хватила.

Да был затворник Сэлинджер. Но так он закрылся, уже когда хапнул «сочувствия» сверх всякой меры. Иногда вспоминают Кафку, мол, писал в стол. Да нет, печатался. И с условиями у него все было в порядке. Было в его распоряжении, ну скажем так — особое экзистенциальное состояние (да, чур нас всех от таких экзистенций), было время выражать это состояние на бумаге и люди, готовые вокруг этого хлопотать.

Условия эти у каждого индивидуальны, но если не складываются, значит и гений не складывается. Тут нужна воистину ювелирная работа мироздания, чтоб сложилось. Ибо, посмотрите сами вокруг — много в вашем окружении хотя бы просто очень неординарных личностей (без показухи, без игры в «я-не-такой-как-все»)? А больших талантов? Понятно, что все мы в чем-нибудь талантливы, кто крестиком здорово вышивает, кто классно бренчит на гитаре, но вот так чтоб по большому счету? А тех у кого большой талант сочетается с маниакальностью (в хорошем смысле), таких вот со стержнем много?

Да, есть еще в этом концепте про множественность Пушкиных и что-то утешительное, самооправдательное, из серии «и я бы мог». Но это уже тараканы, конечно. Все может быть и не так.

А с первой теорией тогда что не так? Слишком грустно категоричная. Тут, само собой, очень убедителен Денис Драгунский. Его эта безвариативность очень устраивает, он даже дразнит своих подписчиков: «Давайте попробуем составить альтернативную историю великой русской литературы XIX века. Великие прозаики Марлинский, Загоскин, Полевой, Крестовский, Боборыкин, Потапенко, Лейкин. Великие поэты Бенедиктов, Подолинский, Козлов, Надсон. Великий драматург Шпажинский. Великие критики Катков и Скабичевский.
Нравится?» Действительно, как то...

А с другой стороны, нет ли тут погрешности Соломона Аша. Когда все вокруг талдычат: «Пушкин — лучший», «Пушкин — лучший», «Пушкин — лучший», и сам поневоле так начнешь думать. А если подумаешь не то, промолчишь — неудобно. Нет, Пушкин — гений, разумеется. Пусть лично мне это внушили — гений. Но вот как справедливо замечает критик Дмитрий Трунченков, у современников он был вовсе не на первом счету. Превозносили того же Бенедиктова. Сейчас-то если их сравнить — одно недоумение. А тогда? Только ли дело было в дурном мещанском вкусе? Рассказывают, Жуковский с Тургеневым упивались. И это еще не говорим о том, что между Пушкиным и Бенедиктовым — еще ого-го сколько было разного, талантливого. Но это так — напорассуждать, Пушкин-то, сукин сын, все равно первый. Я без сарказма.

Но все-таки, может, кто во втором-третьем ряду и незаслуженно все-таки оказался? Правда, тут у каждого — свои примеры. Ибо сегодня — когда расклад определен — это уже вроде бы только дело вкуса. Хотя как знать, как знать. Может, время и расставляет все правильно, в единственно-возможном порядке, а, может, это мы просто не хотим мутить воду — иначе ведь останется признать, что все — хаос, а время просто течет.

И я, собственно, не против, мерить временем. Но есть один побочный эффект. Эффект бессмысленного упования. Причем упования на то, что время вообще все с ног на голову перевернет. Кардинально. Я встречалась со странными людьми, которым категорически не нравится вся современная проза. Вообще вся. Причем так сильно не нравится, что они ее из принципа не читают. Так вот эти странные люди и еще более странные читатели верят, что время всех современников снесет к чертям и достанет сокровища доселе невиданные из каких-то своих чуланчиков.

«Посмотрим, посмотрим, - потирают они ладошки, - кто вспомнит про Пелевина лет через сорок», «Да, от Прилепина не останется и духу уже через поколение», «А эту распиаренную Улицкую первую отправят на свалку истории», «Поглядим еще, куда провалится Быков. Это нынче он везде, а время оно расставит...». Да никуда, ни в какое небытие они не провалятся, ровно как и еще два-три десятка имен (а то и больше), как к ним не относись. Это те, кто сегодня двигают литпроцесс, и двигают активно. Какие они там места займут относительно друг-друга — вопрос. Причем вопрос из области гадания на кофейной гуще. Но в историю они вошли уже. Мы сейчас разве только собственные хит-парады можем сочинять, а там уж время отредактирует. Кого больше, кого меньше.

Или все не так? Как думаете?